Christianos.RU - Газета «ПРАВОСЛАВНЫЙ» , 3 ноября

Поиск:
  БОГОСЛОВИЕ |  ДОКУМЕНТЫ |  КТО ЕСТЬ КТО     ССЫЛКИ |  ФОРУМ |  КОНТАКТЫ  

ЦЕРКОВЬ
КОНФЕССИИ
ВЛАСТЬ
НАЦИИ
ОБЩЕСТВО
ЭКОНОМИКА
БЕЗОПАСНОСТЬ
БОГОСЛОВИЕ
МАСС-МЕДИА
КТО ЕСТЬ КТО
АВТОРСКАЯ КОЛОНКА
ДОКУМЕНТЫ
ССЫЛКИ

  Версия для печати
Недочеловечество

Недочеловечество

Абсурдизм и гуманизм Гитлера и Сталина.

Наш век — это, по сути, век абсурда. Поэты и драматурги, художники и скульпторы провозглашают, что мир — неорганизованный хаос, и так изображают его в своих произведениях. Политики любого рода — правые, левые и центристы пытаются придать царящему в мире хаосу слабое подобие упорядоченности; пацифисты и милитаристы едины в абсурдной вере в то, что немощными человеческими усилиями можно преодолеть чрезвычайные ситуации (с помощью средств, которые очевидно должны все погубить). Философы и прочие будто бы ответственные люди в правительственных, научных и церковных кругах (когда они не прикрываются узкой специализацией или бюрократизмом) лишь подтверждают тезис о ненормальном положении современного человека и созданного им мира и советуют предаться дискредитировавшему себя гуманистическому оптимизму, безнадежному стоицизму, слепому экспериментаторству или иррационализму, либо рекомендуют отдаться самоубийственной вере в "веру".

Но ведь искусство, политика и философия наших дней - это отражение жизни, и если они поражены абсурдностью, то в большой мере потому, что сама жизнь стала абсурдной. Самым поразительным примером абсурдности был, конечно, гитлеровский "новый порядок", когда "нормальный", "цивилизованный" человек одновременно мог быть изощренным и трогательным исполнителем Баха (Гиммлер) и высококвалифицированным палачом миллионов. Сам Гитлер был абсурдистом, поднявшимся из ничтожества к мировому господству и обратившимся снова в ничто. Он оставил после себя потрясенный мир, достигнув своего "успеха" только потому, что он, пустейший из людей, был воплощением пустоты своего времени.

Сюрреалистический мир Гитлера остался в прошлом, но мир так и не вышел из периода абсурдности. Напротив, мир болен все той же болезнью, хотя она протекает менее бурно. Люди изобрели оружие, которое подобно нацистскому евангелию разрушения является отражением нигилизма, царящего в душах людей. Под сенью этого оружия человек стоит парализованный, между двумя крайностями: внешней силой и беспрецедентной в истории беспомощностью. В то же время бедные и "обездоленные" мира сего пробудились к сознательной жизни и стремятся к изобилию и привилегиям; те же, кто их уже имеет, тратят жизнь среди тленных вещей или разочаровываются и умирают от отчаяния и скуки, или совершают безумные преступления. Кажется, мир разделился на тех, кто ведет бессмысленный, пагубный образ жизни, не сознавая этого, и на тех, кто, осознав это, приходят к сумасшествию и самоубийству.

Наше время — время абсурда, когда непримиримое соседствует бок о бок, иногда в душе одного и того же человека; когда все кажется бессмысленным; когда все разваливается, потому что утрачен центр, связующий это "все". Верно, конечно, и то, что повседневная жизнь внешне течет, как обычно, хотя вызывает подозрение ее горячечный темп; кажется, что человек способен "продержаться", протянуть со дня на день. Трудно за это упрекать, современная жизнь нелегка и малоприятна. Однако, тот, кто мыслит, кто задастся вопросом, что же на самом деле находится под обманчивым покровом современности в нашем странном мире, никогда не сможет почувствовать себя хотя бы относительно уютно, никогда не примет этот мир за "нормальный".

Мир, в котором мы живем, — "ненормальный". Как бы ни ошибались "прогрессивные" поэты, художники и мыслители, в какие бы преувеличения и противоречия они не впадали, какие бы ложные объяснения не предлагали, они правы, по крайней мере, в одном: с современным миром что-то "не так". Это первое, чему мы можем научиться у абсурдистов.

Абсурдизм — это симптом, говорящий, в каком духовном состоянии находится современный человек. Можно ли вообще понять абсурд? Абсурд по своей сути поддается лишь безответственному, либо софистическому подходу, и с таким подходом мы сталкиваемся не только у художников, им охваченных, но и у так называемых серьезных мыслителей и критиков, пытающихся объяснить или оправдать абсурд. В большинстве манифестов "экзистенциализма" и в критических исследованиях современного искусства и драматургии видно, что способность мыслить в них совершенно отринута и строгие критерии заменены смутными "симпатиями" или "вдохновениями", а также сверхлогическими (если не алогическими) доказательствами, в числе которых "дух времени", неясные "творческие импульсы" или неопределимое "сознание". Но это не доказательства: в лучшем случае — плоды рационализма, в худшем — простой жаргон. Если пойдем этим путем, то мы глубже "воспримем" абсурдистское искусство, но едва ли глубже поймем его. Впрочем, абсурдизм вряд ли возможно понять вообще в его собственных терминах; потому что понимание — это о-смысл-ение, а осмысление — прямая противоположность абсурда. Если мы хотим понять абсурдизм, то мы должны взглянуть на него извне, избрав такую точку зрения (stand), от которой происходит слово "понимание" (under-stand-ing). Лишь таким образом мы сможем разогнать интеллектуальный туман, которым окутывает себя абсурдизм, отражая всякий разумный подход нападением на разум. Короче говоря, мы должны посмотреть на абсурдизм с точки зрения веры, противоположной вере абсурдистов, и напасть на абсурдизм во имя Истины, которую он отрицает. И тогда мы обнаружим, что абсурдизм, помимо своей воли, подтверждает — скажем об этом в самом начале — Христианскую веру и Истину.

Философия абсурда ничего оригинального собою не представляет — это полное отрицание, и характер этой философии целиком и полностью определен тем, что она пытается отрицать. Абсурд в принципе невозможен вне связи с тем, что считается не абсурдным; тот факт, что мир утратил всякий смысл, может быть понятен только тем людям, которые некогда верили, что мир имеет некий смысл, и имели для этого основания. Абсурдизм невозможно понять вне его христианских корней.

Христианство — в высшем смысле этого слова — это осмысленность (coherence), потому что Бог христиан является повелителем всего во вселенной, как в отношении вне Его, так и внутри Самого Себя, Того, Кто есть начало и конец всей твари. Искренно верующий христианин видит эту Божественную связь во всех областях своей жизни и мысли. Для абсурдиста — все разваливается, включая его собственную философию, которая может быть лишь недолговечным явлением; для христианина все взаимосвязано и друг другу соответствует, включая вещи несовместимые. Бессмысленность абсурда — это, в конце концов, часть более высокой осмысленности (если бы было иначе, то об абсурдизме вообще не стоило бы говорить).

Второе из затруднений, с которым мы сталкиваемся, касается подхода к исследованию. Недостаточно — если мы хотим понять абсурдизм — отвергнуть его из-за его ошибочности и того, что он противоречит сам себе. Разумеется, ни один компетентный ум не станет серьезно рассматривать претензии абсурдизма на истинность; с какой бы стороны мы ни подходили, абсурдистская философия противоречит сама себе. Чтобы провозгласить полную бессмысленность, нужно верить в то, что сама эта фраза имеет смысл, и таким образом, ясно, что абсурдизм нельзя воспринимать серьезно как философию; все его утверждения должны истолковываться образно и часто субъективно. Абсурдизм на деле — как мы это увидим — не есть плод интеллекта, но продукт воли.

Философия абсурда, содержащаяся во многих современных произведениях искусства, но не выраженная в них прямо, к счастью, непосредственно изложена у Ницше, поскольку его нигилизм — это тот корень, из которого выросло дерево абсурдизма. У Ницше мы можем вычитать всю эту философию, а у его старшего современника, Достоевского, мы встречаем описание ее ужасающих последствий, которых Ницше, слепой к Христианской Истине, не смог предвидеть. У этих писателей, живших в переломный момент, между двумя мирами, когда мир осмысленности, основанный на Христианстве, поколебался и начал возникать мир абсурда, основанный на отрицании Истины, мы можем обнаружить практически все необходимое для понимания абсурдизма.

Откровение абсурдизма, до этого долго зревшее в подполье, выплеснулось в двух шокирующих фразах Ницше, столь часто цитируемых: "Бог мертв", — что означает попросту, что мертва вера в Бога в сердцах современных людей; и "Истины не существует", означающей, что человечество оставило Истину, открытую ему Богом, на которой некогда была основана европейская мысль и общественные учреждения. Оба утверждения верны в отношении атеистов и сатанистов, которые свидетельствуют, что они довольны и даже счастливы от отсутствия веры или отвержения Истины. В той же мере это верно в отношении менее претенциозного большинства, у которого ощущение духовной реальности просто испарилось, что выражается в равнодушии к этой реальности, или же во множестве лжерелигий, за которыми скрывается равнодушие к Истине. Но даже среди все более исчезающего меньшинства верующих (тающего как внешне, так и внутренне), для которого мир иной более реален, нежели мир сей, — даже над ними тяготеет "смерть Бога" и делает для них мир чуждым и странным.

Ницше в своей "Воле к власти" кратко выразил смысл нигилизма: "Что значит нигилизм? — То, что наивысшие ценности теряют свою ценность. Нет цели. Нет ответа на вопрос: "Почему?".

Короче говоря, все становится сомнительным. Восхитительную уверенность мы видим у Отцов и Святых Церкви и у всех истинно верующих, когда все — и мысль, и жизнь, — соотносится с Богом, когда во всем видится Он, как начало и конец, когда все воспринимается, как Его Воля, — эта вера и эта уверенность, скрепляющая и не дававшая некогда распадаться миру, обществу и человеку, сегодня исчезла, и на вопросы, на которые раньше люди получали ответы у Бога, сегодня для большинства нет ответов.

Существовали также иные формы бессмыслицы, нежели современный нигилизм и абсурдизм, и другие виды осмысленности помимо Христианства. В этих формах человеческая жизнь получает смысл или теряет его лишь до определенной степени. Люди верующие и следующие, например, традиционному индуистскому и китайскому мировоззрению, получают некоторую меру истины и мира, который дает истина, — но истины не абсолютной, и не того мира, который "превыше всякого ума", который дает абсолютная истина. Те, кто отпадают от относительной истины, не теряют всего, как отступники от Христианства.

Только христианский Бог — одновременно всесилен и всемилостив, только христианский Бог, по Своей любви, обещал людям бессмертие и Своей властью приготовил Царство, в котором воскрешенные из мертвых будут жить в Боге как боги. И этот Бог и Его обетование кажется столь невероятным для обычного человеческого разумения, что человек, уверовавший в Него и затем отрекшийся от Него, никогда не сможет поверить ни во что сколько-нибудь достойное. Мир, из которого уходит такой Бог, человек, в котором погасла такая надежда, — "абсурдны" с точки зрения тех, кто пережил это разочарование.

"Бог мертв", "истины не существует" — обе фразы представляют собой откровение об абсурдности мира, в центре которого нет больше Бога, в сердцевине которого — ничто. Но именно здесь, в самом сердце абсурдизма, наиболее очевидна его зависимость от Христианства. Одним из главных положений христианской доктрины является creatio ex nihilo: творение мира Богом не из Себя Самого, не из предсуществовавшей материи, но из ничто. Не понимая этого принципа, абсурдист свидетельствует о его истинности, извращая и пародируя его, пытаясь аннигилировать творение, возвращает мир в то самое ничто, из которого в начале Бог вызвал его. Это можно видеть и в утверждениях абсурдистов, что в центре всего находится пустота, и в присущем в той или иной мере всем абсурдистам скрытом убеждении, что для человека и его мира было бы лучше вообще не существовать. Эта попытка аннигиляции, эта вера в Бездну, лежащая в основе учения абсурдистов, принимает свою осязаемую форму в атмосфере, царящей в произведениях "абсурдного" искусства. В творчестве тех, кого можно назвать обыкновенными атеистами — таких писателей как Хемингуэй, Камю и множества других художников, чей взгляд не проникает глубже осознания безвыходности ситуации и чье воодушевление не идет дальше некоего стоицизма, в попытке взглянуть в глаза неизбежному, — в искусстве этих людей атмосфера пустоты передается через скуку, через отчаяние, которое, впрочем, можно вынести, и вообще через ощущение, что "ничего не происходит". Но есть и другой род абсурдистского искусства, в котором к настроению безысходности примешивается элемент неизвестного, что-то вроде смутного ожидания, ощущения, что в абсурдном мире, где в принципе "ничего не происходит", также и "все может случиться". В этом искусстве реальность превращается в ночной кошмар и земля — в чужую планету, по которой странствуют люди, не столько потерявшие надежду, сколько растерянные, потерявшие уверенность в том, где они, что они могут найти, кто они сами — во всем, но не в том, что Бога нет. Таков странный мир Кафки, Ионеско и — в менее резкой форме — Беккета, ряда авангардистских фильмов, таких как "В прошлом году в Мариенбаде", электронной и прочей "экспериментальной" музыки, сюрреализма во всех видах искусства, а также современной живописи и скульптуры — особенно с будто бы "религиозным" содержанием — где человек изображен недочеловеком или демоническим существом, всплывшим из неведомых глубин. И это мир Гитлера, поскольку его владычество было совершеннейшим политическим воплощением того, с чем мы сталкиваемся в философии абсурда.

Такая атмосфера возникает, когда "смерть Бога" становится осязаемой. Очень характерно, что Ницше в том же абзаце, где мы из уст сумасшедшего впервые слышим "Бог умер", изображает все мироощущение абсурдистского искусства:

"Мы убили Его (Бога), я и ты! Мы все убийцы Бога! Но как мы сделали это? Можем ли мы выпить море? Где мы взяли такую губку, чтобы стереть горизонт? Что сделали, когда отвязали эту землю от солнца? Куда она теперь летит? Куда мы летим? Прочь от всех солнц? И не летим ли мы всегда кувырком? Назад, вбок, вперед, во всех направлениях? И существует ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы в бесконечном ничто? Не дышит ли нам в лицо пустота? Не стало ли холодней? Не густеет ли ночь, все более и более темная?"

Таков абсурдный пейзаж, — пейзаж, где нет ни верха, ни низа, ни правды, ни лжи, ни правого, ни виноватого, потому что утрачен общепризнанный ориентир.

Другое, более непосредственное и личное, выражение откровение абсурдизма нашло в отчаянном восклицании Ивана Карамазова: "Если бессмертия нет, то все позволено". Некоторым это может показаться криком освобождения, но всякий, кто глубоко размышлял над тем, что такое смерть, или на своем опыте столкнулся с реальным ощущением личной неминуемой кончины, знает об этом. Абсурдист, хотя он отрицает бессмертие, по крайней мере, признает, что этот вопрос центральный, — то, до чего не способны додуматься в большинстве своем гуманисты, занятые бесконечными увертками. К этому вопросу можно быть равнодушным лишь в том случае, если не иметь любви к Истине, или если эта любовь омрачена обманчивыми и преходящими вещами, когда вместо Истины люди стремятся получать наслаждения, заниматься бизнесом, культурой, приобретать мирские знания или что-то в этом роде. Самый смысл человеческой жизни зависит от того, правильно или ложно учение о бессмертии человека.

Абсурдист считает, что это учение ложно. И это одна из причин, почему его мир такой странный: в нем нет надежды, смерть — наивысшее божество этого мира. Апологеты абсурдизма, подобно апологетам гуманистического стоицизма, видят в этом воззрении "мужество", "мужество" людей, желающих жить без "утешения" вечной жизнью в конце. Они смотрят свысока на тех, кому нужна "награда" на небесах для оправдания своего поведения на земле. Они думают, что нет необходимости верить в Рай и Ад, чтобы вести "добрый образ жизни" в этом мире, и их доказательства кажутся убедительными даже для многих называющих себя христианами и готовых, тем не менее, развенчать представление о вечной жизни в пользу "экзистенциального" воззрения, когда верят только в настоящее.

Такие доказательства — худший самообман, еще одна маска, которой люди прикрывают лицо смерти. Достоевский был совершенно прав, отдавая человеческому бессмертию центральное место в своем личном христианском мировоззрении. Если человек в конце концов превратится в ничто, тогда, если рассуждать серьезно, совершенно неважно, что он делает в этой жизни, поскольку ни один из его поступков не имеет в конечном итоге смысла, и все разговоры о том, чтобы "воспользоваться жизнью на все 100 процентов", пустые и тщетные. Абсолютно верно, что если "бессмертия нет", то мир абсурден и "все позволено", и не стоит ничего делать вообще: пыль смерти сдувает всякую радость и осушает всякую слезу, поскольку они не нужны. Действительно, лучше бы такому миру не существовать. Ничто в этом мире — ни любовь, ни праведность, ни святость — не имеет ни малейшей ценности, или хотя бы малейшего смысла, если человек не переживет свою смерть. Тот, кто намерен вести "добрую жизнь", которая окончится со смертью, не знает попросту, что он говорит, его слова — карикатура на христианскую праведность, которая претворяется в вечности. Только в том случае, если человек бессмертен, имеет смысл то, что человек совершает в своей жизни, — тогда каждый поступок человека становится семенем добра или зла, которое прорастает в этой жизни, но урожай собирается в будущей. С другой стороны, те, кто уверен, что добродетель начинается и кончается в этой жизни, практически ничем не отличаются от считающих, что добродетели вообще нет. Их отделяет друг от друга всего один шаг, причем, как красноречиво свидетельствует история нашего века, логичный шаг, который люди делают очень легко.

В некотором смысле, разочарованность предпочтительнее самообмана. Она может привести к сумасшествию и самоубийству, но она способна приводить и к пробуждению. Европа в течение пяти столетий обманывала себя, пытаясь установить господство гуманизма, либеральности и мнимохристианских ценностей, взяв за основу все более усиливающееся скептическое отношение к Истине Христианства. Абсурдизм — конец этого пути, он является логическим завершением усилий гуманистов смягчить и свести к компромиссу Истину, чтобы Ее можно было примирить с современными мирскими ценностями. Абсурдизм стал последним доказательством или того, что Истина Христианства абсолютна и не идет на компромиссы, или отсутствия Истины вообще. И если Истина не существует, если Христианскую Истину не принимают буквально и абсолютно, если "Бог мертв", если бессмертия нет, — тогда этот мир ограничивается тем, что видим, и тогда это мир абсурда, тогда этот мир — Ад.

Из этого следует, что абсурдистское мировоззрение отличается некоторой проницательностью: оно делает выводы из положений гуманизма и либерализма, которых не смогли увидеть сами добропорядочные гуманисты. Абсурдизм нельзя считать простой бессмыслицей, но он является частью урожая, семена для которого европейцы сажали на протяжении веков, — семена компромисса и предательства Христовой Истины.

Впрочем, неправильным было бы преувеличивать, как поступают апологеты абсурдизма, и видеть в нем и родственном ему нигилизме признаки поворота или возврата к забытым некогда истинам или к более глубокому миросозерцанию. Абсурдист, конечно, более реалистично смотрит на злую, негативную сторону жизни, как она проявляется в мире и человеке, но это сравнительно немного, если вспомнить о величайших ошибках, объединяющих абсурдизм и гуманизм. Оба эти мировоззрения далеки от Бога, в Котором Одном мир получает смысл; оба они поэтому не дают ни малейшего представления о духовной жизни и опыте, которые насаждает и взращивает Один Бог; оба совершенно невежественны с точки зрения того, насколько полно они охватывают реальность и человеческий опыт; оба представляют собой архипримитивный взгляд на мир и в особенности на человека. Гуманизм и абсурдизм, на деле, не столь многим отличаются, как это может на первый взгляд показаться: абсурдизм, в конечном счете, это разочаровавшийся и все же не покаявшийся гуманизм. Он, можно сказать, — последняя стадия диалектического удаления гуманизма от Христианской Истины, когда гуманизм, следуя своей внутренней логике и исходя из своего изначального предательства Истины, приходит к самоотрицанию и заканчивает свою историю чем-то вроде гуманистского кошмара, недо-гуманизма, заканчивает недочеловечеством. Недочеловеческий мир абсурдистов, каким бы странным и ошеломляющим он не казался, в основе своей мир одномерный, изображенный "таинственным" с помощью разных трюков и самообманов; это пародия на настоящий мир, известный христианам, — действительно таинственный, потому что в нем есть высоты и бездны, какие и не снились абсурдисту, а тем более гуманисту.

Если с интеллектуальной точки зрения гуманизм и абсурдизм — причина и следствие, то, очевидно, они едины в желании уничтожить Христианского Бога и тот порядок, который Он в этом мире установил. Это может показаться странным тем, кто с сочувствием смотрит на плачевное состояние современного человека, и особенно тем, кто прислушивается к доказательствам апологетов абсурдизма, относящимся к "духу века сего", будто в наш век всякая философия, кроме философии абсурда, невозможна. Доказывают, что мир стал бессмысленным, Бог умер, и все, что в наших силах, — это примириться с этим. Однако неглупые абсурдисты знают, что, как сказал Ницше, Бог не просто умер, но люди убили Его. Ионеско в эссе, посвященном Кафке, признает, что "если человек потерял путеводную нить (в жизненном лабиринте), то только потому, что больше не захотел за нее держаться. Отсюда его чувство вины, отсюда его тревога, ощущение абсурдности истории". В действительности же смутное ощущение вины — это, во многих случаях, лишь остаток чувства ответственности человека за состояние современного мира. Но человек ответственен за мир, и поэтому всякий фатализм — пустая выдумка. В этом отношении современная наука не просто нейтральна, но активно враждебна всякой идее о совершенной абсурдности чего бы то ни было, и те, кто используют ее для доказательства бессмысленности мира, не имеют никакого представления о сути дела. Что касается фатализма тех, кто уверен, что человек должен быть рабом "духа времени", то его может разоблачить христианин, достойный этого имени, поскольку жизнь христианина — пуста, если он не борется с духом любого времени ради вечной жизни. Фатализм абсурдиста порожден не знанием или какой-либо необходимостью, но он представляет собой акт слепой веры. Абсурдист, конечно, не пожелает посмотреть в глаза тому факту, что его разочарованность — акт веры, потому что вера противна всякому фатализму и детерминизму. Но в гораздо большей мере абсурдист должен избегать осознания того, что его мировоззрение — продукт воли, ибо направление воли человека в основном определяет, во что он верит, и вообще все личное мировоззрение, основанное на вере. Христианин, обладающий осмысленным учением о природе человека, глубоко проникающий благодаря этому в человеческие побуждения, прекрасно осознает полную ответственность человека за мир, которую абсурдист предпочитает отрицать. Из этого вытекает, что абсурдист не пассивная "жертва" своего времени или мировоззрения, нет, он, скорее, активный — хотя часто смущенный этим — коллаборационист, приспешник, помощник в гигантском предприятии, затеянном врагами Бога. Абсурдизм — это не мировоззрение прежде всего, это не просто признание факта отсутствия Бога, — все это умствования и маски; абсурдизм — это феномен воли, анти-теизм, война против Бога и Богоустановленного порядка вещей. Этого, наверно, никто из абсурдистов не осознает до конца; они не могут и не хотят думать, они живут самообманом. Никто (кроме самого сатаны, первого абсурдиста) не может отвергнуть Бога и, ясно осознавая, отказаться от величайшего счастья доступного разумному существу; но в душе каждого абсурдиста, в глубине, куда он не желает взглянуть, живет исходное отрицание существования Бога, и это первопричина всех феноменов абсурдной философии, а также бессмысленности, лежащей в основе нашего века.

Если невозможно не сочувствовать, по крайней мере, некоторым из художников-абсурдистов, видя в них агонизирующее сознание, которое пытается прожить без Бога, то не будем забывать, насколько глубоко принадлежат эти художники тому миру, который они изображают; не будем слепыми к тому факту, что их искусство затрагивает важные струны в душах многих людей, потому что они разделяют ошибки, слепоту, невежественность и извращенную волю нашего века, пустоту которого они изображают. Чтобы перешагнуть через абсурдность, нужно, к сожалению, гораздо большее, нежели самые лучшие намерения, самые мучительные страдания или гениальность. Путь, ведущий к избавлению от абсурда, — только путь Истины; и именно этого не хватает как современному художнику, так и его миру, именно это отвергают сознательные абсурдисты и те, кто живет абсурдом, не сознавая этого.

Обобщим диагноз, который мы поставили абсурдизму: это жизнь, это мировоззрение тех, кто не может или не хочет более видеть в Боге начало и конец и наивысший смысл жизни; тех, кто по этой причине не верит, что Бог явил Себя в Христе Иисусе, и не признают существования Царства Небесного, которое Он уготовал верующим и живущим этой верой; тех, наконец, кому некого винить в своем неверии. Но в чем же причина болезни? Каково, помимо всех исторических и психологических причин (всегда относительных), каково подлинное объяснение, духовная причина? Если абсурдизм и в самом деле великое зло, как мы считаем, то к нему люди не могут приходить ради него самого, потому что в позитивном смысле зла не существует, и люди избирают его под личиной добра. До этого момента мы описывали негативную сторону философии абсурда и хаотического, утратившего ориентиры мира, в котором живут сегодня люди, но стоит обратиться теперь к позитивной стороне и обнаружить, во что верят абсурдисты и на что они надеются.

Совершенно очевидно, что абсурдисты отнюдь не счастливы от того, что вселенная абсурдна; они верят в это, но не могут с этим примириться, и их искусство и философия — попытка перешагнуть через абсурдность. Как сказал некогда Ионеско (по-видимому, от имени всех абсурдистов): "Бороться с абсурдностью значит утверждать возможность не-абсурдного", и себя он видит участником постоянных поисков выхода. Итак, мы возвращаемся к атмосфере ожидания, которую мы уже отмечали в некоторых произведениях искусства. Это отражает современную ситуацию, когда люди, отчаявшиеся и одинокие, тем не менее надеются на что-то неопределенное, неведомое, то, что должно открыться и вернуть им смысл и цель жизни... Люди не могут жить без надежды, даже совершенно отчаявшись, даже когда все надежды оказались тщетными.

Но это все означает, что пустота, очевидный центр абсурдистского мира, не есть истинная суть болезни, но только ее самый резкий симптом. Подлинная вера абсурдизма в "Годо", который всегда незримо присутствует в абсурдистском искусстве, — в таинственное нечто, которое будучи понятым, вернет смысл этой жизни.

В отличие от современного искусства, где эти чаяния выражены неотчетливо, у настоящих "пророков" абсурдного века, Ницше и Достоевского, они выражены абсолютно ясно. В трудах этих пророков мы находим самую суть абсурдизма. "Все боги мертвы, — говорит ницшевский Заратустра, — и теперь должен жить Сверхчеловек". И ницшевский безумец говорит об убийстве Бога: "Не слишком ли велико это дело для нас? Не должны ли мы сами стать богами, просто чтобы стать достойными этого?" Кириллов в "Бесах" Достоевского знает, что "если Бога нет, то я бог".

Первородный грех и причина плачевного состояния человека во все века заложены в следующем искушении змия в раю: "будете как боги". То, что Ницше называет сверхчеловеком, Достоевский человекобогом, в действительности, то же самое обоготворенное "я", которым дьявол всегда искушал человека; "я" — это единственное, чему может поклоняться человек, отвергнувший истинного Бога. Свобода дана человеку, чтобы он избрал либо истинного Бога, либо себя; либо путь подлинного обожения, где "я" смиряется и распинается в этой жизни, чтобы воскреснуть и вознестись в Боге на веки, либо ложный путь самообожествления, который обещает возвышение в этой жизни, но кончается пропастью. Этот выбор, предложенный свободному человеку, единственный и окончательный, и на этих двух возможностях основано два Царства — Царство Бога и Царство Человека, которые в этой жизни может разделить только вера, но в будущей они будут разделены между собой и станут Раем и Адом. Ясно, к какому царству принадлежит современная цивилизация, со всеми ее прометеевскими попытками построить царство на земле, открыто восстав против Бога; однако то, что более или менее ясно у нынешних мыслителей, абсолютно отчетливо было провозглашено Ницше. Старая заповедь "ты должен" отжила свой век, - говорит Заратустра, - новая заповедь — "я хочу". И согласно сатанинской логике Кириллова, "атрибут божества моего — Своеволие". Еще не явленная новая религия, которая должна заменить "старое" Христианство, которому, как думает современный человек, нанесен смертельный удар, — это в высшем смысле религия поклонения самому себе.

Вот к чему ведет абсурдизм и все тщетные эксперименты нашего времени. Абсурдизм - стадия, когда вместе с современными прометеевскими усилиями возникает тайное сомнение, вопросы и слабое предощущение грядущего сатанинского хаоса, за которым последует конец. Хотя абсурдисты менее доверчивы и более напуганы, нежели гуманисты, они тем не менее разделяют веру гуманистов в то, что современный путь — путь верный, и, несмотря на свои сомнения, они сохраняют надежду гуманистов — надежду не на Бога и Его Царство, но на Вавилонскую башню, воздвигаемую собственными руками человека.

Современные усилия установить царство самопоклонения достигли одной своей вершины в Гитлере, веровавшем в расового Сверхчеловека, а другой их кульминацией является коммунизм, Сверхчеловек которого — коллектив, чья любовь к самому себе прикрыта видимостью альтруизма. Нацизм и коммунизм — наиболее яркое выражение (их феноменальный успех доказывает это) того, во что верят сегодня все повсеместно, — все, кто не избрал открыто и абсолютно Христа и Его Истину. Это означает, что человек, освободившись от ига, наложенного Богом, в Которого он более не верит, даже когда исповедует Его своими устами, вообразил себя Богом, хозяином своей судьбы и творцом "новой земли". Создал себе "новую религию" собственного изобретения, в которой смирение уступает место гордости, молитва — мирским знаниям, властвование над страстями — власти над миром, пост — довольству и изобилию, слезы покаяния — суетному веселью.

К этой-то религии своего "я" и указывает путь абсурдизм. Конечно, явные намерения его не всегда таковы, но таково внутреннее содержание абсурдизма. Абсурдное искусство изображает человека узником своего "я", неспособным к общению с ближним и к любым связям с ним, кроме недочеловеческих; в этом искусстве нет любви, там только ненависть, насилие, ужас и скука — потому что, отделившись от Бога, человек отсек себя от своего "человечества", от образа Божия в человеке. И если такой "недочеловек" ожидает какого-то откровения, которое должно положить конец абсурдности, то это отнюдь не то Откровение, которое известно христианам; единственно в чем согласны все абсурдисты, это в полном отрицании того объяснения мира, которое предлагает Христианство. Откровение, которое абсурдист может принять, оставаясь при этом абсурдистом, должно быть обязательно "новым". В пьесе Беккета один из персонажей говорит о Годо: "Я хотел бы знать, что он может нам предложить. Тогда мы либо возьмем это, либо оставим". В жизни христианина все соотносится со Христом, старое "я", с его постоянным "я хочу", должно замениться новым, направленным на Христа и на исполнение Его воли; но в духовном "мире Годо" все крутится именно вокруг старого "я", и даже новый бог вынужден представляться в виде духовного торговца, товар которого можно принять или отвергнуть. Сегодня люди "ждут Годо", Антихриста, от которого они ожидают, что он сможет насытить ум и вернуть смысл и радость самопоклонению. В надежде, что он разрешит запрещенное Богом и окончательно оправдает человека. Сверхчеловек Ницше — тоже абсурд. Это современный человек, чье чувство вины подавлено безумным энтузиазмом, порожденным ложной "земной" мистикой и поклонением этому миру.

Где же конец всему этому? Ницше и оптимисты нашего времени видят, что восходит заря новой эры, начинается "история, более великая, чем та, что была прежде". Коммунистическая доктрина подтверждает это, однако коммунистическое преобразование мира в конце концов окажется ничем иным, как систематизированной абсурдностью современной машины, у которой нет никакого назначения. Достоевский, знавший истинного Бога, был реалистичнее. Кириллов — этот второй Заратустра-маньяк, вынужден убить себя, чтобы доказать, что он был богом; Иван Карамазов, мучимый теми же идеями, закончил сумасшествием, как и сам Ницше; Щигалев (из "Бесов"), изобретший первую "совершенную" общественную организацию общества, обнаружил, что необходимо обратить девять десятых человечества в абсолютное рабство, чтобы одна десятая могла насладиться абсолютной свободой, — план, который осуществили нацисты и коммунисты. Безумие, самоубийство, рабство, убийство и разрушение — таковы итоги высокомерного философствования о "смерти Бога" и пришествии Сверхчеловека; и это наиболее яркие темы абсурдистского искусства.

Многие вместе с Ионеско убеждены, что только с помощью глубокого исследования абсурдной ситуации, в которой оказался человек сегодня, и тех новых возможностей, которые эта ситуация открыла перед ним, можно, минуя абсурд и нигилизм, найти путь к какой-то новой осмысленной реальности: такова надежда абсурдизма и гуманизма, и это станет надеждой коммунизма, когда он войдет в период разочарования. И это тщетная надежда, но именно поэтому она может исполниться. Потому что сатана — карикатура на Бога. Поскольку Богоустановленный порядок и смысл, Богом данный, поколеблены, и люди больше не надеются на полную осмысленность, которую один Бог может дать человеческой жизни, то противоположный порядок, который создаст сатана, может выглядеть очень привлекательно. Не случайно в наше время ответственными и серьезными христианами, неудовлетворенными ни легкомысленным оптимизмом, ни легкомысленным пессимизмом, снова уделяется большое внимание учению, которое под влиянием философии просвещения и прогресса было на протяжении веков совершенно забыто, по крайней мере, в Западной Европе (Josef Pieper , The End of Time ; Heinrich Schlier , Principalities and Powers in the New Testament ; и прежде всего кардинал Ньюмен). Это учение об Антихристе, признанное повсеместно Восточной и Западной Церквами, учение об этой странной фигуре, которая появится в конце времени. Он будет властителем мира гуманистического толка, во время правления которого будет казаться, что порядок вещей изменился на прямо противоположный, что тьма это свет, зло — это добро, хаос — это порядок; он — окончательный и главный герой философии абсурда и совершенное воплощение человекобога; он будет поклоняться только самому себе и назовет себя Богом.

Но еще важнее, нежели историческая кульминация абсурдизма (будет ли это действительно царствование Антихриста или пока лишь одного из его предшественников), доисторическое его воплощение. Это Ад. Ведь абсурдизм, по сути своей, — вторж

15.01.2009

Постоянный адрес статьи :
http://christianos.ru/info/2553.html
иеромонах Серафим (Роуз)
The Orthodox Word, vol. 18:5, 1982.


  Новости:

Папу Римского "отлучили". Раввинат приостановил официальные отношения с Ватиканом


Архиерейский Собор избрал трех кандидатов на Московский Патриарший Престол
Ими стали митр. Кирилл (Гундяев), митр. Климент (Капалин), митр. Филарет (Вахромеев)

Делегатам на Поместный Собор от Украинской Православной Церкви не позволили совершить Литургию в соборе Святой Софии в Киеве


Прекращено уголовное дело по факту гибели Царской семьи
Прокуратура сочла, что "истек срок давности"
Посмотреть все

  Авторская колонка:

Церковная жизнь течет поверх человеческих расчетов
Бог ведет Свою Церковь к победе верой и к победе веры.
Посмотреть все

   Редакция     Контакты     Благотворителям      При полном или частичном использовании материалов
ссылка на "Сhristianos.Ru" обязательна.  ©2008  
Rambler's Top100